Братство волка - Страница 122

122

В следующем сне он шел по свежевспаханному полю. Земля была ухожена, все комья — размельчены мотыгой и разровнены. Плодородный слой был глубок, почва — жирная

Все мышцы у Габорна болели после долгой работы, но, чувствуя приближение дождя, он спешил высадить семена. Острым колышком проделывал в земле ямку, опускал туда тяжелое семя и заравнивал ямку ногой.

По лицу его катился пот.

Он трудился, ни о чем не думая, как вдруг услышал чей-то голос:

— Здравствуй!

Габорн обернулся. По краю поля шла каменная изгородь, увитая цветущими плетями гороха, над нею вставал рассвет. И за изгородью стояла Земля.

Она приняла облик отца Габорна и выглядела как человек. Но вместо плоти отец его состоял из земных элементов: песка, глины и зеленых ветвей.

— Здравствуй, — сказал Габорн. — Я надеялся увидеть тебя снова.

— Я всегда рядом, — сказала Земля. — Посмотри под ноги и всюду увидишь меня.

Габорн двинулся по полю дальше, продолжая работать, высаживать свои семена.

— Итак, — сказала Земля, — ты не можешь решить, охотник ты или добыча, заяц или змея.

— Разве я не оба сразу? — спросил Габорн.

— Да, это так, — ответила Земля. — Жизнь и смерть. Избавитель и мститель.

Габорн огляделся по сторонам, чувствуя себя неловко. Земля уже говорила с ним в саду Биннесмана. Но тогда рядом был чародей, который переводил ее слова. Ибо речь ее звучала как шорох листьев, перекатывание камушков, журчание подземных вод.

Земля тогда тоже явилась в виде существа из почвы и камней. Но выглядела она как его враг, Радж Ахтен.

Сейчас она выглядела другом — родным отцом — и разговаривала с ним так запросто, как мог бы говорить сосед, подошедший перекинуться через изгородь парой слов.

«Постой, но я ведь сплю», — подумал Габорн.

Послышался грохот, как при землетрясении, и листья дубов, росших поблизости, зашелестели на ветру.

Он понял смысл этих звуков — грохота камня, шелеста листьев.

— Чем отличается явь от сна? — спросила Земля. — Я не понимаю. Ты слушаешь сейчас и поэтому слышишь.

Он посмотрел на лицо своего отца, слепленное из гальки. Земля и вправду говорила с ним, на этот раз — не голосами мышей.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросил Габорн, ибо он отчаянно нуждался сейчас в помощи Земли. Слишком много было вопросов, на которые он не знал ответа: бежать ли ему от Радж Ахтена или нападать на него, как лучше послужить Земле, можно ли ему брать дары у людей?

— Ничего, — ответила Земля. — Ты звал меня, и я пришла.

Габорн не поверил. Наверняка Земля собиралась сказать ему что-то важное.

— Я… ты дала мне свою силу, но я не знаю, как ею пользоваться.

— Не понимаю, — Земля смутилась. — Я не давала тебе силу.

— Ты дала мне Зрение Земли и силу избирать. Земля задумалась.

— Нет, это мои силы, а не твои. Я не давала их тебе. Габорн растерялся.

— Но я же пользуюсь ими.

— Это мои силы, — повторила Земля. — Когда ты служишь мне — я служу тебе. У тебя нет сил, просто я позволяю тебе пользоваться моими.

Габорн посмотрел на фигуру своего отца, слепленную из земли, — фигуру мужчины сорока лет с тяжелой челюстью и широкими плечами.

И прищурился. Теперь он сообразил.

— Да, — сказал. — Понимаю. Ты не дала силу. Ты ее одолжила.

Земля как будто задумалась над словом «одолжила», прикидывая, подходит ли оно. Затем кивнула.

— Служи мне, и я буду служить тебе.

И тут Габорн действительно понял. Он служил Земле, и Земля не одалживала ему силу, она вознаграждала Габорна за служение ей, давая ему силу для этого служения.

— Ты сеешь семена человечества, — сказала она. — Снова и снова ты спрашиваешь меня, как посеять их все. Я не понимаю этого.

— Я хочу спасти их все, — сказал Габорн.

— Посмотри на пшеничные поля, — мягко предложила Земля. — В землю ложится сто семян, но сколько из них вырастает? Ужель ни одно не достанется на долю мышей и скота? Ни одно не засохнет и не сгниет? Ты хочешь, чтобы в мире не было ничего, кроме пшеницы?

— Нет, — угрюмо сказал Габорн.

— Тогда смирись. Жизнь и смерть, смерть и жизнь. Это одно и то же. Многие умрут, некоторые выживут. Ты собираешь Урожай Душ. У нас нет сил спасти все семена человеческого рода. У тебя будет сила избрать лишь немногих.

— Знаю, — сказал Габорн. — Но чем больше я смогу спасти…

— Отберешь у меня, и я отберу у тебя, — шепнула Земля.

— Я не об этом! — воскликнул Габорн. — Я имел в виду другое!

— У тебя в руке семена? — спросила Земля. — Какие из них ты хочешь посеять — живые или мертвые?

Габорн задумался. Он не проверял семян и не знал, сколько их у него в руке и каковы они.

Теперь же попытался определить на ощупь.

Семена шевелились, дышали у него в горсти. Десятки штук. Некоторые не двигались. Он раскрыл ладонь, взглянул на них.

В руке его лежали маленькие проросшие зерна, розовато-коричневые, похожие на мышат. Многие шевелили крошечными ручками и ножками, и кое-кого он даже узнал: розовый эмбрион с красными ножками, лежавший в центре ладони, был Боринсон. Рядом лежал коричневый мертвый красавец — Радж Ахтен.

Он проделал колышком ямку и задумался, который из эмбрионов опустить в рыхлый, тучный чернозем.

Когда же он поднял взгляд на Землю, ожидая от нее совета, солнце вдруг закатилось. Время для посадки кончилось, во тьме ничего уже не было видно.

Габорн вздрогнул и резко сел, рассыпав землю. Посидел мгновение, с колотящимся сердцем глядя в темноту перед собой. Затем осмотрелся по сторонам, ища Биннесмана, но чародея уже не было в саду.

Земля предупредила, что его ждет неудача, но какая именно?

122